ГЛАВА 28. О том, с чего следует начинать подвиг и что новоначальные должны терпеть и понуждать себя. Ведь добродетель вначале кажется тяжелой из - за страстей и по предубеждению, а потом обнаруживается, что в ней нет ничего сложного. Также о том, что прочно положенное начало

Премьера «Мастера и Маргариты» была анонсирована много месяцев назад и несколько раз переносилась. Материал, по слухам, не поддавался, к тому же процесс перехода одного из лучших московских театров из статуса частного в государственный, федеральный, наверняка не способствовал здоровой рабочей атмосфере — быть может, последнее обстоятельство сказалось на судьбе спектакля.

Девальвация романа

Известный российский хип-хоп-исполнитель Oxxxymiron во время «баттла» (традиционного в этом музыкальном жанре состязания) со своим коллегой по кличке ST решил высмеять его литературный вкус: «Знаете, что о нем просто сразу все говорит, а? / Его любимая книга — это «Мастер и Маргарита». / «Мастер и Маргарита» — ***, ни *** не избито! / Как тебе там сюжетная линия про писателей МАССОЛИТа? / А, давно не перечитывал. А, купил в виде дайджеста на Avito. / «Мастер и Маргарита»… Может, сказка про Айболита?» Все потому, что ST имел несчастье упомянуть знаменитый роман Булгакова в одном интервью.

Иронию артиста нетрудно понять: «Мастер и Маргарита» оброс аляповатым массовым культом, как ни одна другая значительная книга в русской литературе. Подобно тому, как «Путешествия Гулливера» превратились из политической сатиры в детское чтение, роман Булгакова из разряда интеллектуальной модернистской прозы перебрался в категорию подростковой фантастики, благо для нее в романе нашлись все необходимые компоненты: и черти, и любовь, и страхи, и цветы.

Когда за постановку хрестоматийного булгаковского текста взялся Сергей Женовач, режиссер интеллигентный, серьезный, книжный, появилась надежда, что уж он-то сумеет снять с романа глянец и напомнить о сути. Но эта надежда, к сожалению, не оправдалась.

Объясняем на котах

Два года назад «Студия театрального искусства» (СТИ) под бессменным руководством Сергея Женовача отметила 10-летний юбилей. Подобно «Мастерской Петра Фоменко», эта труппа родилась из коллектива студентов ГИТИСа и регулярно пополняется новыми выпускниками художественного руководителя «Студии». Это один из последних бастионов старомодного литературоцентричного театра, для которого принципиальна укорененность в традиции (символично, что стильное здание СТИ в начале прошлого века принадлежало семье Константина Станиславского), и вместе с тем — живой творческий организм со своей индивидуальностью, а не академический музей старого искусства.

«Мастер и Маргарита» обросли аляповатым массовым культом, как ни одна другая значительная книга в русской литературе

12 лет назад, когда еще жил и работал мастер реалистического театра Петр Фоменко, а радикально новые театральные формы занимали маргинальную нишу, Женовач не казался даже консерватором. Но за минувшее десятилетие театральный мейнстрим изменился: открылись «Гоголь-центр», Электротеатр «Станиславский» и Новая сцена Александринки, в России стали работать мэтры западной режиссуры, в моду вошли Константин Богомолов и Максим Диденко. Новое поколение продюсеров научилось монетизировать самые смелые театральные эксперименты — например те, где вовсе нет актеров, или интерактивные действа, в которых зрителю отводится активная роль. Реальность театра стала разнообразной и бесконечно сложной — не потому ли новый спектакль Сергея Женовача «Мастер и Маргарита» пропитан как будто чувством растерянности, даже потерянности?

Некоторую эстетическую исчерпанность «Студии» легко заметить, сравнивая двух котов — усатого Бегемота из постановки Женовача, похожего на Базилио Ролана Быкова, и великолепного кота из последней работы Константина Богомолова «Дракон» по Шварцу, который выглядит как обыкновенный человек и представляет собой нечто вроде платоновской идеи кота. «Мастер и Маргарита» местами напоминает — нет, не подростковый даже, а детский спектакль.

Клиника профессора Воланда

Если в подавляющем большинстве трактовок этого романа сталинский СССР был и действующим лицом, и важнейшей темой — в постановке Романа Виктюка, например, исполинские размноженные бюсты советских вождей были частью декорации, — то Женовач как режиссер, мало интересующийся историческим, политическим и социальным, напрочь игнорирует эпоху. Режиссер переносит действие с улиц большевистской Москвы в замкнутое пространство сумасшедшего дома, а профессора Воланда отождествляет с другим профессором — возглавляющим клинику психиатром Стравинским. Свита Сатаны — санитары с налобными зеркалами, которые всегда держат наготове шприцы с успокоительным. Остальные, даже Понтий Пилат и Иешуа Га-Ноцри, — пациенты Воланда, которых он не столько лечит, сколько наблюдает с интересом естествоиспытателя. Сколько бы ни ссылался «иностранный консультант» на Фому Аквинского и Иммануила Канта с их доказательствами бытия божия, бога в этом мире тотального умопомешательства, по всей видимости, действительно нет. Бога нет, а дьявол есть — и за неимением других высших сил выполняет их функции.

Постоянный соавтор Женовача художник Александр Боровский одел черта-психиатра в изящную серую тройку, прочих персонажей — в белые халаты, а сцену перекрыл грязно-белым занавесом, сшитым из больничных пододеяльников (почти все спектакли «Студии театрального искусства» сделаны в строгой монохромной гамме). Прорези в постельном белье позволяют актерам, находящимся позади декорации, высунуться по пояс или подать на сцену какой-нибудь реквизит. Тут нельзя не вспомнить другой, значительно более подвижный занавес из канатов и толстых веревок, который был придуман отцом художника, знаменитым театральным художником и сценографом Давидом Боровским для «Гамлета» Юрия Любимова в 1971 году и впоследствии был использован в первой отечественной постановке «Мастера и Маргариты» на Таганке (1977).

Впрочем, антураж лечебницы — это лишь антураж, о котором легко забывают и режиссер, и зритель.

Поскользнулись на подсолнечном масле

Широко распространено мнение, что «Мастер и Маргарита» не дается режиссерам, и постановок, равновеликих роману — да хотя бы просто удачных, — не было ни в театре, ни в кино. Можно списать эти неудачи на якобы магическую природу книги, но чаще всего причина — в банальной небрежности: при постановке этого романа главная проблема для режиссера — необходимость подвергнуть сомнению собственные стереотипы о нем.

Взять хотя бы Берлиоза — первую жертву Сатаны. Постановщики (в том числе Сергей Женовач), не сговариваясь, видят в этом персонаже смешного дурака. Хотя набитый дурак в реальной жизни обычно вряд ли сможет компетентно рассуждать о средневековой теологии, классической философии и религии доколумбовой Америки. Идиотом он кажется лишь на том основании, что знает о вселенной «Мастера и Маргариты» меньше, чем читатель, — и поэтому, даже беседуя с чертом, остается убежденным материалистом. В действительности Берлиоз — человек редкого ума. Глуп он только с точки зрения всесильного и всеведущего дьявола. Изобрази беднягу-редактора самоуверенным клоуном — и поблекнет сам Воланд, ведь в интеллектуальном превосходстве над дураком нет большой чести.

У Женовача не только Берлиоз, а почти все значимые герои соответствуют клише: Воланд обаятелен и саркастичен, Бегемот нахален и смешон, Иван энергичен и наивен, Маргарита горда и несчастна. «Мастер…» Женовача полон банальностей — вроде сцены в варьете, где, как водится в постановках этого романа, публику играет настоящая публика, — но и когда режиссер пытается спорить со штампами, он делает только хуже. Особенно пострадал роман о Пилате. Персонажи, занятые в этом сюжете, — самые безнадежные душевнобольные из всех. Пилат и Левий Матвей — крикливые буйные сумасшедшие с бинтами на головах, Иешуа — блаженный дурачок. Артистам дозволяется использовать одну краску там, где они могли бы применить богатейшую палитру: возможности, принесенные в жертву сомнительному режиссерскому решению.

Пилат и Левий Матвей — крикливые буйные сумасшедшие с бинтами на головах, Иешуа — блаженный дурачок. Артистам дозволяется использовать одну краску там, где они могли бы применить богатейшую палитру

Неканоничным и в то же время живым, а не вымученным получился лишь один герой — Мастер. Артист Игорь Лизенгевич, которого театралы помнят по заглавной роли в спектакле Женовача «Брат Иван Федорович», создал живого, трогательного, полного самоиронии персонажа, куда более юного, чем его книжный прототип. Он застенчив, нежен и влюблен, слегка стесняется горделивого прозвища, а боль маскирует поистине рыцарской вежливостью.

Но этого мало, до обидного мало. Даже в неудачных постановках «Студии театрального искусства» всегда было нечто, частично окупавшее недостатки, нечто такое, что хотелось пересказывать снова и снова, будь то остроумная мизансцена, виртуозная актерская находка или точный визуальный образ. В сущности, это театр формы, экономной, но мощной, как японская миниатюра. Увы, в «Мастере…» это ощущение потеряно. Хорошо бы ненадолго.

Начало Батыева нашествия на Русь. В эти декабрьские дни началось нашествие войск Батыя на Русь. Мы вспоминаем начало нашествия и чтим память наших земляков – княжескую супружескую чету: Фёдора и Евпраксию с их малолетним сыном Иваном. Начало зимы 1237 года. Хан Батый с огромным войском стоит на реке Воронеже, близ границ Рязанского княжества. Железные, непобедимые тумены замерли в ожидании приказа двинуться на русские земли, чтобы рубить, жечь, грабить, сеять ужас. И первым на их пути стоит Рязанское княжество. Предчувствие неотвратимой, непоправимой, не виданной доселе беды липкой пеленой окутало Рязанские земли. В зимнем, студёном воздухе разлит запах смерти. Но великий князь Юрий Ингваревич Рязанский вовсе не сидит, сложа руки. Он шлёт гонцов во Владимир к великому князю Георгию Всеволодовичу с просьбой о помощи. Но Владимирский князь не даёт свою дружину, полагая, что она понадобится ему для обороны собственной земли. Тогда Юрий Рязанский посылает за своими братьями: Давыдом Муромским и Глебом Коломенским и за князьями Олегом Красным, Всеволодом Пронским и другими князьями. Рати дружественных Юрию Ингваревичу князей стягиваются к Рязани. Но для того, чтобы собрать войско и выдвинуть его к границам Рязанской земли, нужно время, а его то как раз и не хватает. Чтобы оттянуть момент вторжения вражеских войск в свою землю, великий князь Юрий посылает к Батыю своего сына Фёдора со свитой и богатыми дарами и с просьбой не ходить на Рязанское княжество. Любой отец без труда может представить и понять, какой ценой далось князю Юрию такое решение. Что произошло дальше, читаем в «Повести о разорении Рязани Батыем»: «И некто из вельмож рязанских по зависти донес безбожному царю Батыю, что имеет князь Фёдор Юрьевич Рязанский княгиню из царского рода и что всех прекраснее она телом своим. Царь Батый лукав был и немилостив, в неверии своём распалился в похоти своей и сказал князю Фёдору Юрьевичу: «Дай мне, княже, изведать красоту жены твоей». Благоверный же князь Фёдор Юрьевич Рязанский посмеялся и ответил царю: «Не годится нам, христианам, водить к тебе, нечестивому царю, жён своих на блуд. Когда нас одолеешь, тогда и жёнами нашими владеть будешь». Безбожный царь Батый оскорбился и разъярился и тотчас повелел убить благоверного князя Фёдора Юрьевича, а тело его велел бросить на растерзание зверям и птицам и других князей и воинов лучших поубивал». Тут Батый впервые столкнулся с русским духом, с русским характером. Русские жить не умеют, а умирать они умеют! Князь Фёдор первым из наших князей отказался выполнить волю хана. Не покорился, не встал на колени. А что же княгиня Евпраксия? «И один из пестунов князя Фёдора Юрьевича, по имени Апоница, укрылся и горько плакал, смотря на славное тело честного своего господина. И увидев, что никто его не охраняет, взял возлюбленного своего государя и тайно схоронил его. И поспешил к благоверной княгине Евпраксии и рассказал ей, как нечестивый царь Батый убил благоверного князя Фёдора Юрьевича. Благоверная же княгиня Евпраксия стояла в то время в превысоком тереме своём и держала любимое чадо своё – князя Ивана Фёдоровича, и как услышала она смертоносные слова, исполненные горести, бросилась она из превысокого терема своего с сыном своим князем Иваном прямо на землю и разбилась до смерти». Князь Фёдор, княгиня Евпраксия с малолетним сыном Иваном первыми воспротивились врагу и тем самым заложили далёкую пока ещё победу над завоевателями. Смерть княжеской семьи вовсе не была напрасной. Время было выиграно, что дало возможность собрать войска на рубеже Рязанских земель. Великий князь Юрий Рязанский, узнав о гибели сына, очень переживал, горевал, но вовсе не терял присутствия духа и верности своей земле. «И едва отдохнул князь от великого того плача и рыдания, стал собирать воинство своё и расставлять полки». Я полагаю, что собирать воинство и расставлять полки князь Юрий начал намного раньше, как только отправил сына Фёдора к Батыю. Иначе бы он не успел подтянуть к Рязани рати дружественных ему князей и выстроить их в боевые порядки. Теперь же великий князь Юрий Рязанский был готов к встрече с врагом. «И пошел против нечестивого царя Батыя, и встретили его около границ Рязанских, и напали на него, и стали биться с ним крепко и мужественно, и была сеча зла и ужасна. Много сильных полков Батыевых пало… И едва одолели их сильные полки татарские». 16 декабря 1237 г. Войска Батыя подошли к Рязани, начался штурм. Целых пять дней город оборонялся и отбивал атаки врага. 21 декабря Рязань была взята. Так что поход Батыя по Рязанской земле вовсе не был увеселительной прогулкой. Здесь самонадеянные, надменные ханы встретили сильное сопротивление. Князь Фёдор Юрьевич отдал свою жизнь не только за Рязанскую землю. Отсрочив переговорами момент нападения Батыя на Русь, он дал возможность коалиционным силам русских князей собраться под Коломной и дать захватчикам бой. В этом очень упорном, кровопролитном сражении Батый понёс ощутимые потери. В бою был убит даже прямой потомок Чингизхана царевич Кулькан. Это был единственный царевич-чингизид, убитый во время похода Батыя на Восточную Европу. После ухода Батыя из пределов Рязанской земли, князь Ингварь Ингваревич взял тело князя Фёдора, отвёз его в Зарайск, где разбилась, «заразила» себя княгиня Евпраксия, и похоронил его вместе с верной супругой и малолетним сыном, установив в 1238 году каменные кресты на месте погребения. Могилы эти на протяжении веков оберегались, обустраивались и являлись местом особого уважения и поминания для жителей города Зарайска, да и для всех русских людей. В 1665 году вместо обветшавших от времени старых крестов стольник Никита Григорьевич Гагарин «по обещанию» поставил памятник-надгробие. До 1822 года могилы с надгробием находились в алтаре храма Иоанна Предтечи, что говорит об особом почитании земляками своих героических предков. Со временем храм обветшал, его разобрали до основания и поставили новый, но уже не на прежнем месте. Надгробие оказалось под открытым небом, и над ним установили навес в виде шатра на четырех каменных колоннах. В 1930 году могилы Зарайских князей-мучеников сравняли с землёй. Далее шли годы забвения. И только в августе 1997 года на месте погребения княжеской семьи были установлены деревянные кресты. В настоящее время над местом захоронения героев стараниями добрых людей вновь установлены каменные кресты. Особое поминовение князей-мучеников в городе Зарайске с панихидой и с литией у их праха перед тремя крестами совершается 10 и 11 августа, в день принесения Чудотворной иконы святителя Николая в Зарайск и встречи образа князем Фёдором. Считаю вполне возможным чтить память князей-мучеников и 19 декабря, на Николу-Зимнего, так как предположительно они погибли в районе этой даты. Князей-мучеников чтят не только в Зарайске. Имена их вошли в соборные памяти, установленные в 1960-1990 годах и вошли в список Всех святых (по ликам) в земле Российской просиявших (май 1987 года). Жаль, что святые благоверные князья Зарайские Фёдор, Евпраксия и Иоанн до настоящего времени не канонизированы, но это ни в коей мере не умаляет их подвига и светлой о них памяти! К чему я всё это рассказал? А всё к тому, что для нас, озерчан, зарайских князья-мученики Фёдор, Евпраксия и их малолетний сына Ивана являются земляками и мы вполне можем установит для себя обычай чтить их память, как образец мужества, служения Родине, любви и супружеской верности. Сергей Рогов