Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Когда Михаила Федоровича избрали на царство, ему было всего лишь 16 лет. Впрочем, «всего лишь» — это по современным оценкам. А по нормам того времени в таком возрасте царю уже следовало жениться и вступить во взрослую жизнь. Иначе какой же он правитель, если даже в своей семье не голова?

Однако поиски для новоиспеченного государя начались не сразу — спустя три года после воцарения. Этот процесс тормозился со всех сторон: к слову, одной из тех, кто вставлял палки в колеса, оказалась родная мать Михаила Федоровича, инокиня Марфа, в миру Ксения Ивановна Романова. Она боялась, что появление еще одной женщины в семье повлияет на расстановку политических сил, поэтому настороженно относилась к возможной женитьбе сына. Из тех же соображений эту идею не поддерживали и бояре Салтыковы, в руках которых была сосредоточена немалая власть. При этом все прекрасно понимали, что откладывать свадьбу до бесконечности нельзя. Народ долго безмолвствовать не будет: неженатый царь вскоре непременно навлечет на себя бурю гнева.

В 1616 году — возраст Михаила Федоровича в ту пору приближался к двадцати годам — было решено устроить смотрины. Приближенные молодого государя в некотором смысле оказались демократами и даже позволили ему выбрать ту невесту, которая придется по душе. Царю приглянулась Мария Хлопова, дочь коломенского дворянина. Девушку тут же устроили в покои цариц, ее имя — царскую невесту нарекли Анастасией в честь первой супруги Ивана Грозного — начали упоминать во время богослужений. Казалось, что дело идет к свадьбе семимильными шагами. Но не тут-то было: девушка хоть и принадлежала к дворянскому роду, однако ее родителей сложно было счесть обеспеченными и влиятельными людьми. Зато Салтыковы усмотрели в семье Хлоповых излишнюю амбициозность, что, разумеется, не могло понравиться властным боярам.

Мария Хлопова. Рисунок Николая Неврева. (wikipedia.org)

При такой совокупности обстоятельств не кажется странным, что Мария, она же Анастасия, внезапно заболела. В течение нескольких дней ее мучили приступы рвоты, причем никто не мог выяснить их причину. Врач решил проблему гениально: была озвучена версия, что царская невеста слишком уж налегла на сладости, а от такого кому угодно плохо станет. Недуг Хлоповой был признан незначительным: «плоду-де и чадородию от этого порухи не бывает». Однако Михаил Салтыков поспешил сообщить царю, что, по мнению другого лекаря, ничего хорошего из этой ситуации не выйдет. Мол, такая же болезнь сразила одну девушку в Угличе, и та скоропостижно скончалась.

Посовещавшись, Боярская дума признала Хлопову недостойной кандидаткой на роль государевой невесты. «К царской радости непрочна», — таков был вердикт. Марию разлучили с родителями и отправили в Тобольск. Михаил Федорович же о нареченной невесте не забыл и долгое время вовсе не хотел слышать о других девушках.

Михаил Федорович на собрании Боярской думы. (wikipedia.org)

Вопрос о женитьбе вновь встал ребром после возвращения патриарха Филарета, отца Михаила Федоровича, из польского плена. Тут-то и выяснилось, что Хлопову оклеветали: девушка была здорова и вполне себе «прочна». Салтыковых было решено сослать, однако на общее положение дел это не повлияло. Возвращать все на круги своя было поздно. Хлоповой в ту пору уже было хорошо за двадцать — не самый подходящий возраст для невесты.

В 1624 году царь все-таки женился. Сам он этого не хотел, однако мать настояла. Его супругой стала княжна Мария Владимировна Долгорукая. Однако спустя несколько дней выяснилось, что царица больна. Причем на этот раз все оказалось серьезно: через считанные месяцы девушка скончалась. Летописец был убежден, что это Господь покарал царскую семью за злодеяния, совершенные над невинной Марией Хлоповой.

Евдокия Лукьяновна Стрешнева. (wikipedia.org)

И только в 1626 году попытки тридцатилетнего царя обзавестись семьей наконец увенчались успехом: его женой стала Евдокия Лукьяновна Стрешнева, с которой он провел всю оставшуюся жизнь.

Хлопова (Мария Ивановна) - дочь московского дворянина, невеста царя Михаила Федоровича. В 1616 г., когда царю минул 20-й год, решено было его женить; выбор его пал на Х., которая, в начале следующего года, с новым именем "Анастасии", помещена была "во дворце наверху". Вместе с ней приблизились к царю и ее ближайшие родственники, из которых ее дядя, Гавриил Васильевич Х., своей близостью возбудил зависть в родственнике царя, М.М. Салтыкове. Однажды Х. заболела. Несмотря на уверения придворных докторов и быстрое выздоровление Х., Салтыков успел уверить царя в неизлечимости ее болезни; боярская дума объявила, что "царская невеста к государевой радости не прочна". После того ее вместе с бабкой, теткой и двумя дядями, сослали в Тобольск, разлучив с матерью и отцом, отправленным на воеводство в Вологду. Осенью 1619 г. Х. перевели в Верхотурье, а в 1621 г. - в Нижний Новгород. Патриарх Филарет посоветовал произвести новое дознание о болезни Х. В Нижний Новгород были посланы "следователи", во главе с боярином Ф.И. Шереметевым. Прибыв туда в конце 1623 г., они нашли Х. вполне здоровой и готовились везти ее в Москву, как вдруг пришло оттуда известие о немедленном отозвании их самих; нерасположение матери Михаила Федоровича и красота дочери князя Долгорукова взяли верх над прежней страстью царя. Х., устроенная лучше прежнего, продолжала оставаться в Нижнем Новгороде до самой смерти, последовавшей не позже марта 1633 г. Ср. статью П. Мельникова "М. И. Х., невеста царя Михаила Федоровича" ("Нижегородские Губернские Ведомости", 1845, № 7 и след.); Д. Мордовцев "Русские женщины допетровской Руси"; И.Я. Забелин "Домашний быт русских цариц" (глава 3-я).

Смотреть больше слов в «

Мария Хлопова (? - до марта 1633) - дочь дворянина Ивана Хлопова из Коломны, наречённая невеста царя Михаила Федоровича.

Смотр невест, по результатам которого царь выбрал Марию, состоялся в 1616 г. В начале следующего года Мария, с новым именем Анастасия была помещена «во дворце наверху». Ей велено было оказывать почести как царице, дворовые люди ей крест целовали, и во всем Московском государстве велено поминать ее имя на ектениях. Хлопова и её родственники возбудили зависть Салтыковых, которые восстановили против невесты мать царя. Когда невеста заболела (расстройство желудка), её ославили как неплодную, и боярская дума объявила, что «царская невеста к государевой радости не прочна».

Марию вместе с бабушкой, теткой и двумя дядьями сослали в Тобольск. Её отца и мать отправили на воеводство в Вологду. Её дальнейшая судьба:

1619 г.: Мария переведена в Верхотурье.

1621 г.: Мария переведена в Нижний Новгород, где она была поселена на выморочном дворе Кузьмы Минина.

Все это время царь Михаил Федорович сохранял к девушке нежное чувство и отказывался жениться. После того, как его отец патриарх Филарет прибыл ко двору и смог противостоять желаниям царской матери инокини Марфы, настроенной против Марии, по поводу болезни Хлоповой было проведено новое дознание. Доктора, которым была устроена очная ставка, показали, что они предоставили Салтыковым совсем не ту информацию, которую они передали царю, и девушка была вполне здорова. В конце 1623 г., спустя 7 лет после трагического события, в Нижний Новгород прибыли дознаватели во главе с боярином Ф.И. Шереметевым, которые нашли её вполне здоровой. Они уже готовились доставить девушку в Москву. Но мать царя все-таки настояла на своем, и Михаил Федорович понял, что на Хлоповой он никогда не женится .

В сентябре 1624 г. 29-летний царь наконец заключил брак - с Марией Долгоруковой, проходив холостяком до достаточно зрелого для его эпохи возраста.

Хлопова, устроенная лучше прежнего, продолжала оставаться в Нижнем Новгороде до самой смерти, последовавшей не позже марта 1633 г.

Литература

П. Мельников. «Мария Ивановна Хлопова, невеста царя Михаила Федоровича» ("Нижегородские Губернские Ведомости", 1845, № 7 и след.)

Д. Мордовцев. «Русские женщины допетровской Руси»;

И. Е. Забелин. «Домашний быт русских цариц» (глава 3-я).

Источник: http://ru.wikipedia.org/wiki/Хлопова,_Мария_Ивановна

V. Ксения Ивановна Романова. – Мария Хлопова

Смертью Марины Мнишек заканчивается цикл русских исторических женских личностей, выдвинутых на историческое поприще Смутным временем.

Но от этого времени остается одно лицо, которое, пережив страшную пору «лихолетья», переходит в другую эпоху государственной жизни Русской земли, когда, перестояв смутное время, она в себе самой нашла силы для своего спасенья и как бы обновилась для иной лучшей жизни.

Лицо это – Ксения Ивановна Романова, мать царя новой династии государей Русской земли, принявших эту землю под свое береженье в момент ее нравственного пробуждения.

О Ксении Ивановне Романовой, как и о многих, прежде нами упоминавшихся исторических женских личностях, можно сказать весьма немного, и то лишь по отношению их к другим историческим личностям и к общему ходу событий, в которых личности эти принимали самую незначительную долю участия,

Имя Ксении Ивановны появляется еще до Смутного времени. Как жена всеми любимого и уважаемого боярина Федора Никитича Романова, Ксения вместе со всем домом Романовых подвергалась со стороны Годунова опале, постигшей всех тех, которые стояли на дороге у этого честолюбивого человека, которых он подозревал в нерасположении к себе, или, наконец, которых он считал для себя опасными, вследствие обнаружения к ним любви народной.

Годунов видел любовь народа к Романовым, и этого достаточно было, чтобы взвести на них какое-либо преступление, измену, злоумышление против власти, чародейство. Романовых обвинили именно в чародействе, и, чтобы сделать их по возможности безопасными соперниками, разослали по монастырям.

Федор Никитич был пострижен под именем Филарета – имя, под которым он и прославился как в смутное время, так и во всей истории Русской земли, и заточен в Антониев-Сийский монастырь, а жена его Ксения Ивановна или Аксинья, как ее тогда называли, пострижена под именем Марфы и сослана в один из заонежских погостов.

С Ксенией находились маленькие дети, между которыми был и будущий царь Русской земли, Михаил Федорович.

Об этой тяжелой поре жизни Ксении Ивановны мы находим упоминание только в донесениях пристава Воейкова, который приставлен был недремлющим стражем к заточенному в монастыре Филарету Никитичу, и о каждом поступке, о каждом его слове обязан был доносить Годунову.

Так, в одном из своих донесений Воейков говорит, что старец Филарет особенно сильно тоскует, когда вспомнит о жене, и поэтому передает Годунову даже слова узника, которыми он выражал свой тоску по жене и детях.

Вот эти любопытные слова: «милые мои детки! маленькие бедные остались; кому их кормить и поить? так ли им будет теперь, как им при мне было? А жена моя бедная! жива ли уже? чай она туда завезена, куда и слух никакой не зайдет? Мне уж что надобно! Беда на меня жена да дети: как их вспомнишь, так точно рогатиной в сердце толкнет. Много они мне мешают: дай Господи слышать, чтоб их ранее Бог прибрал, я бы тому обрадовался. И жена, чай, тому рада, чтоб им Бог дал смерть, а мне бы уже не мешали, я бы стал промышлять одной своею душой; а братья уже все, дал Бог, на своих ногах».

Не знал узник, желая смерти жене и детям, что их впереди ждет такое высокое назначение, а одного – московская корона.

Настало потом смутное время, и много перемен принесло оно с собой на Русскую землю, а равно отразилось этими переменами и на участи людей; те, которые стояли наверху, упали очень низко; свергнутые прежде с высоты поднимались еще выше: одни погибли от царя Годунова, другие от Шуйского, третьи от поляков, а иные в битве со своими же собственными соотечественниками, когда, при нескольких самозванцах разом, началась в Русской земле «шатость»; а в этом нравственном шатании свои своих убивали, не щадя ни кровности, ни общности религий и происхождения.

Муж Ксении, или уже старицы Марфы, старец Филарет, является очень видным лицом в числе деятелей последнего акта смутной драмы «лихолетья». Но он снова в плену, в залоге у поляков.

Очнувшийся потом от нравственного кошмара самозванщины Русский народ выгоняет поляков и всех своих недругов из своей земли, и ищет себе царя.

Царя этого Русский народ находит в сыне Ксении Ивановны Романовой, старицы Марфы, которая уберегла и вскормила этого сына в страшную пору «лихолетья», воспитала его до 16-ти-летняго возраста и жила с ним в Ипатьевском монастыре, близ Костромы.

Вот здесь-то и является опять на исторический просвет старица Марфа, перед которой прошли все имена, события и деятели Смутного времени – и Годунов, и неведомый Димитрий-царевич, и Марина Мнишек, и Тушинский вор, и царь Шуйский, и королевич польский: она все это видела или обо всем этом слышала.

14-го марта в знаменитый 1612-й год к Ипатьевскому монастырю является торжественное посольство из Москвы – звать на царство сына старицы Марфы, юного Михаила Федоровича, в то время, когда отец его еще томился в польской неволе за Русскую землю.

В этот великий момент старица Марфа проявляет всю самостоятельность своего характера и глубокое понимание того, что произошло на Русской земле в то время, когда она в своем далеком уединении укрылась со своими детьми от ужасов всенародной шатости.

Выборные люди Русской земли явились к старице Марфе и ее сыну с иконами. Она и сын вышли навстречу этому великому посольству, как бы руководимому святыми иконами, и спросили: зачем они пришли к ним? Выборные люди объявили им волю и прошение всей. Русской земли – быть юному Михаилу Федоровичу на царстве.

Ребенок-царь заплакал при этом известии, заплакал от огорчения и страха перед таким великим и страшным делом, как «промышление» над всей Русской землей, еще, по-видимому, не успокоившеюся от всеобщего потрясения. «С великим гневом и плачем» изобранный царь отвечал, что не хочет быть государем над Русской землею, а мать его, Марфа, объявила, что «не благословляет сына на этот велики подвиг».

Выборные люди явились в церковь. Там они подали свои выборные грамоты.

Старица Марфа сказала послам:

– У сына моего и в мыслях нет на таких великих преславных государствах быть государем, он не в совершенных летах, а московского государства всяких чинов люди но грехам измалодушествовались, – дав свои души прежним государям, не прямо служили.

Старица Марфа все им припомнила – их измену Годунову, самими же ими избранному на царство, и убийство того, которого они же признали за царевича Димитрия, и сведение с престола Шуйского, которому сами же целовали крест служить верой и правдой.

– Видя, – продолжала Марфа: – такие прежним государям клятвопреступления, позор, убийства и поругания, как быть на московском государстве и прирожденному государю государем? Да и потому еще нельзя: московское государство от польских и литовских людей и непостоянством русских людей разорилось до конца, прежние сокровища царские, из давних лет собранные, литовские люди вывезли; дворцовые села, черные волости, пригородки и посады розданы в поместья дворянам и детям боярским и всяким служилым людям, и запустошены, и служилые люди бедны.

Сесть на московском престоле, говорила Ксения Ивановна далее, – это идти на явную «гибель». Она, наконец, напоминала выборным, что муж ее в Литве, в полону, что, узнав об избрании сына его на царство, король не пощадит старца Филарета в отмщение за свои неудачи в Русской земле.

Послы чувствуют и понимают всю резкость и правду слов старицы Марфы – и плачут, но продолжают неустанно молить ее благословить сына на царство: молили с третьего часу до девятого!

Ничто не помогало. Тогда они начали грозить Марфе гневом Божьим, наказанием за то, что она дает погибать Русской земле до конца.

Только тогда старица Марфа благословила сына на царство.

Затем старица Марфа снова отходит на второй план, хотя влиятельная рука ее виднеется из-за первоначальных распоряжений сына-царя.

Так, перед выездом в Москву, новоизбранный царь пишет московским боярам, чтобы приготовили для его помещения «золотую палату царицы Ирины с мастерскими палатами и сенями», а для матери, старицы Марфы, – «деревянные хоромы жены царя Шуйского». Бояре из Москвы отвечают, что для старицы Марфы приготовлены «хоромы в Вознесенском монастыре, где жила царица Марфа». Юный царь, конечно, не без руководства со стороны матери, отвечает на Москву: «В этих хоромах матери нашей жить не годится».

Но и тут является новое препятствие для въезда царя с матерью в Москву: находясь еще у Троицы, по дороге к Москве, старица Марфа и царь говорят боярам и плачут, что на Русской земле воров еще много, что в государстве все еще царствует неладица, тогда как бояре и выборные люди, призывавшие Михаила на царство, говорили, что земля-де Русская успокоилась, от своей шатости отстала, что в Русской земле воров и изменников более не осталось. В виду всех этих неурядиц в государстве, царь и мать его не решаются ехать к Москве.

Их успокоили, и 2-го мая 1612-го года совершился торжественный въезд в Москву царя Михаила Федоровича и матери его Ксении Ивановны, старицы Марфы.

С этой поры присутствие старицы Марфы опять становится незаметным. Из литовского полона возвращается ее муж Филарет Никитич и возводится в высокий сан патриарха Русской земли. Отец и сын вместе правят Русскую землю, и о старице Марфе нет уже упоминаний.

Правда, сильное влияние ее выступает наружу еще один раз – по вопросу о женитьбе сына царя на девице Марье Хлоповой; но об этом мы скажем в своем месте.

Неразрывно с именем Ксении Ивановны Романовой, или старицы Марфы, должно быть поставлено имя боярышни Марьи Ивановны Хлоповой, судьба которой решилась совершенно не так, как желала и надеялась эта молодая девушка, потому только, что Ксения Ивановна в деле Хлоповой приняла решение не в пользу этой девушки.

В 1616-м году, когда юному царю Михаилу Федоровичу было уже около двадцати лет, отец его, Филарет Никитич, заботясь об упрочении престола за своим родом, задумал женить сына, и с этой целью, по примеру Ивана Васильевича Грозного, воспитавшего для своего сына, Федора, невесту с малолетства, взяв для этого во дворец семилетнюю Ирину Годунову, – решился взять ко двору молоденькую девицу, боярышню Марью Ивановну Хлопову.

Боярышню Хлопову, по обычаю того времени, во дворце из Марьи переименовали в Настасью, вероятно, в честь бабки, знаменитой Анастасии Романовны Захарьиной-Кошкиной, первой супруги царя Ивана Васильевича Грозного, и стали называть царевной.

Вдруг царю доносят, что невеста его, боярышня Марья, или царевна Настасья, опасно и неизлечимо больна. Болезнь эта проявилась тем, что боярышню-царевну однажды рвало.

Не расследовав дела, несчастную царевну-невесту тотчас же, вместе с родными ее, ссылают в Тобольск, конечно, за то, зачем они не предуведомили, что боярышня больна и недостойна быть царской невестой.

Филарет Никитич, по-видимому, подозревал, что тут кроется интрига, и потому понемногу начал смягчать суровость ссылки Хлоповой и ее родных, из Тобольска, в 1619-м году, приблизив их в Верхотурье, а в 20-м году передвинув еще ближе – в Нижний.

Но между тем молодой царь оставался без невесты, и Филарет задумал женить его на иностранной принцессе.

С этой целью тогда же, в 1621-м году, отправлено было в Данию, к королю Христиану, посольство, состоявшее из князя Алексее Михайловича Львова и дьяка Шипова.

При этом королю Христиану из Москвы написано было:

«По милости Божьей, великий государь царь Михаил Федорович приходит в лета мужеского возраста и время ему приспело государю сочетаться законным бравом; а ведомо его царскому величеству, что у королевского величества есть две девицы, родные племянницы, и для того великий государь его королевскому величеству любительно объявляет: если королевское величество захочет с великим государем царем быть в братстве, дружбе, любви, соединении и приятельстве навеки, то его королевское величество дал бы за великого государя племянницу свою, которая к тому великому делу годна».

Послам дан был наказ следующего содержания:

«Если будут говорить, что королевская племянница для любви супруга своего в русской вере приступит, а креститься ей в другой раз непригоже, потому что она и так христианской веры и крещена по своему закону, – то отвечать: королевской племяннице в другой раз не креститься никак нельзя, потому что у нас со всеми верами рознь немалая: у иных вер вместо крещения обливают и миром не помазывают; так король бы свой племянницу на то наводил, и отпустил ее тем, чтоб ей принять святое крещение».

Если король и его приближенные скажут: «как она будет за великим государем, то пусть сам великий государь ее к тому приводит, а они у нее воли не отнимают, или пусть послы сами говорят об этом с королевской племянницей» – то отвечать, что им самим говорить о том с высокорожденной королевской племянницей непригоже, потому что их девическое дело стыдливо, и им с ней говорить много для остережения их высокорожденной чести непригоже.

Послы должны были промышлять, родственникам и ближним людям невесты говорить всякими мерами, веру православную хвалить и на то невесту привести, чтоб она захотела быть с государем одной веры и приняла святое крещение; к людям, которые будут этим промышлять, быть ласковыми и приятельными, и, если надобно, то, смотря по мере, и подарить, и вперед государским жалованьем обнадеживать.

Если король спросит: будут ли его племяннице особые города и доходы, то отвечать: «если, по божественному писанию, будут оба в плоть единую, то на что их, государей, делить? все их государское будет общее; чего она, государыня, захочет, все будет ей невозбранно; кого захочет, того, по совету и повелению супруга своего, жаловать будет, и тем датским людям, которые будут с нею, неволи и нужды не будет, и чаем, что с ней будут не многие люди: многим людям быть не для чего, у великого государя на дворе честных и старых боярынь и девиц – отеческих дочерей – много.

Если на все это будет получено согласие, то послам просить ударить челом племянницам, и пришедши к ним, ударить челом по обычаю учтиво об руку, и поминки королеве и девицам поднести от себя по сорок соболей или что пригоже, причем смотреть девиц издалека внимательно, какова которая возрастом, лицом, белизной, глазами, волосами и во всяком пригожестве, и нет ли какого увечья, а смотреть издалека и примечать вежливо. Если королева позовет их к руке, то идти; королеву и девиц в руку целовать, а не витаться с ними (не брать за руку), и, посмотрев девиц, идти вон, после чего проведывать, которая к великому делу годна, чтобы была здорова, собой добра, не увечена и в разуме добра, и какую выберут, о той и договор с королем становить, спрашивать сколько дадут за невестой земель и казны.

Но из посольства этого ничего не вышло. Король даже не говорил с князем Львовым, велев сказать ему, что он-де болен, а послы, вследствие этого, не захотели говорить с ближними его сановниками о таком великом деле, как сватовство царя.

Тогда в январе 1628-го года послано было посольство к шведскому королю Густаву-Адольфу с тем, чтобы высватать принцессу Екатерину, сестру курфюрста бранденбургского Георга, шурина Густава-Адольфа.

Но и здесь была неудача. Густав-Адольф отвечал, что принцесса Екатерина ради царства не отступится от своей веры.

После этих неудач с иностранными сватовствами, Филарет опять поднял дело о несчастной Марье Хлоповой, которая жила с родными в Нижнем, и – как доходили оттуда вести – была совершенно здорова.

Доктор Валентин Бильс и лекарь Бальцер, которые, по поручению кравчого Михаила Михайловича Салтыкова, племянника царицы-матери Ксении Ивановны, пользовали царскую невесту, когда она захворала во дворце, объявили на сделанный им запрос, что у боярышни-царевны была пустая желудочная болезнь, легко излечимая.

Тогда взяли к допросу Салтыкова. Салтыков, видимо, изворачивался, путался, показывал, будто бы не говорил, что боярышня Хлопова неизлечима, и вообще обнаружил, что тогда он солгал.

Не удовольствовавшись этим, царь и Филарет послали за отцом Хлоповой, а потом за дядей Гаврилой Хлоповым. Отец боярышни показал, что дочь его Марья была совершенно здорова, пока ее не привезли во дворец; во дворце ее рвало, но рвота скоро прошла, а в ссылке с ней этого ни разу не было. Спросили духовника боярышни – тот показал то же самое.

Привезли и дядю невесты – Гаврилу Хлопова, и дело объяснилось следующим образом:

Однажды царь с приближенными своими боярами ходил смотреть вещи в оружейной. Ему поднесли турецкую саблю замечательной работы, и все хвалили эту работу.

Михайло Салтыков на это заметил:

– Вот невидаль! И на Москве государевы мастера такую саблю сделают.

Царь, обратившись к Гавриле Хлопову, который тоже находился там с прочими боярами, спросил:

– Сделают такую саблю в Москве?

– Сделать-то сделают, только не такую, – отвечал Хлопов. Салтыков вырвал у него из рук саблю и с досадой сказал, что Хлопов тут ничего не смыслит. После того они «поговорили гораздо», т. е. крупно поссорились, и с той минуты Салтыковы невзлюбили Хлоповых. На беду захворала боярышня-царевна, и царю донесено было, что она больна неизлечимо.

Но, не удовлетворившись и этим объяснением, Филарет и царь послали в Нижний боярина Федора Ивановича Шереметева и чудовского архимандрита Иосифа с медиками подлинно разведать: точно ли здорова боярышня Марья Ивановна. Те нашли, что здоровехонька.

Несчастная девушка, на вопрос Шереметева: отчего она занемогла, по своей суеверной наивности, отвечала:

– Болезнь моя приключилась от супостат.

Отец ее, не менее суеверный и, злобствуя на Салтыковых за несчастье дочери, показал, что ее отравили Салтыковы: «дали-де для аппетита какой-то водки из аптеки».

Один лишь дядя боярышни, Гаврила Хлопов, объяснил и это обстоятельство разумнее всех: он сказал, племянница-боярышня занемогла от неумеренного употребления сладких блюд.

Оно и понятно. Молоденькую, хорошенькую боярышню, взятую во дворец, нареченную невесту царя и будущую царицу, конечно, все, что называется, носили на руках, закормили сластями – и, этим погубили всю ее жизнь.

Интрига Салтыковых, таким образом, обнаружилась вполне, и их разослали по деревням. Мать их сослали в монастырь. Поместья и вотчины отобрали в казну, объясняя эту строгую опалу тем, что Салтыковы «государевой радости и женитьбе учинили помешку».

«Вы это сделали – говорилось в царском указе Салтыковым – изменой, забыв государево крестное целование и государскую великую милость; а государева милость была к вам и к матери вашей не по вашей мере; пожалованы вы были честью и приближеньем больше всех братьи своей, и вы то поставили ни во что, ходили не за государевым здоровьем, только и делали, что себя богатили, дома свои и племя свое полнили, земли крали, и во всех делах делали неправду, промышляли тем, чтобы вам, при государевой милости, кроме себя никого не видеть, а доброхотства и службы к государю не показали».

Но все же несчастную Хлопову царь уже не взял за себя. Причиной этого было то, что мать царя, Ксения Ивановна, ни за что не хотела этого, потому что пострадавшие Салтыковы были ее племянники. Может быть также, что в семь лет ссылки боярышня Марья Ивановна успела и постареть и подурнеть.

Хлопову оставили в Нижнем, но за то, что она была царевой невестой и погубила свое счастье неумеренным пристрастием к сладким яствам, ее велели пожаловать «корм давать перед прежним вдвое».

После этого царь женился на Марье Владимировне Долгорукой, которая, впрочем, в тот же год и умерла. Летописцы говорят, по обыкновению, что ее отравили – была испорчена.

На следующий год Михаил Федорович женился на Евдокии Лукьяновне Стрешневой, дочери незначительного дворянина.

Об этих двух личностях сказать положительно нечего, потому что они ничем не проявили себя ни прямо, ни косвенно, по отношению в другим лицам и событиям.

ЭТА БЕССМЕРТНАЯ, ЭТА ВЕЧНАЯ МАРИЯ ИВАНОВНА! А Мария Ивановна из ЖАКТа - помните ее, командира группы самозащиты? - она все еще там, возле своих «жилых объектов»… И сегодня память ее мечется между домами и бараками, тащит и нас следом туда, где с громом и дымом разорвался

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Англия и реформация. Генрих VIII, Эдуард VI, Мария, Елизавета. Шотландия и Мария Стюарт. Век Елизаветы. Гибель армады Теперь мы вынуждены обратиться к тем событиям, которые наполняют собой историю Англии в тот важный период времени, который начинается с